Альфия Пономаренко родилась в 1965 году в городе Энгельсе Саратовской области. (В этом городе) Там она занималась в рисовальном кружке при Дворце пионеров, затем в городской Школе искусств. Мечтала стать балериной, но судьба определила иное: с 1980 по 1984 она училась в Саратовском художественном училище, окончательно выбрав профессию художника. В числе любимых педагогов очень разные художники: С.К. Таратухин, В.С. Успенский, Л.П. Бабушкина и В.А. Шкунова - каждый сумел привить ей те или иные навыки, пригодившиеся потом, каждому она благодарна за взыскательную профессиональную строгость и человеческую доброту.

Выход во взрослую жизнь оказался более суровым: работала над худфондовской оформиловкой, тиражировала "безликие лики" членов политбюро КПСС, терпела придирки похотливого райкомовского функционера с соответствующей фамилией, изгнанного директорствовать в саратовской худфонд, грубости иных собратьев-художников, членов худсовета, изумлялась их равнодушию или слепой предвзятости.

Однако же, свет не без добрых людей … Рядом работал отброшенный этой средой в оформиловку талантливый живописец и график, художник высокой профессиональной культуры, Евгений Желнов. Сейчас, в условиях свободного рынка, он, вероятно, котировался бы достаточно высоко, а в условиях заидеологизированного отношения к искусству ему, порой, приходилось туговато.

Но именно он, сочувствуя молодой художнице, стал на некоторое время её наставником. Желнов, как говорится, "поставил глаз", помог развиться, проявившейся уже в годы учёбы остроте портретного видения, укрепил зоркость взгляда и уверенность руки.

Крушение тоталитарной власти родило новые проблемы. Художники, лишившись государственного патронажа, оказались свободными от "заказухи" и … от заработка. Художественный рынок складывался медленно, а в провинции по-настоящему и сейчас ещё не сложился. Выживание мастеров изобразительного искусства зависело от множества случайностей, от стечения часто меняющихся обстоятельств и, конечно же, от готовности как-то приноровиться к ним. Алгоритм успеха каждому приходилось искать самому.

Альфия сумела выстоять и найти свою "нишу", где её произведения любят, ценят и берегут. Когда впервые знакомишься сразу со многими её картинами, странным кажется цепочка превращений одного мастера за относительно короткий срок. Потом понимаешь, что никаких стилистических метаморфоз здесь нет: для разных задач искались различные подходы. Это вовсе не принципиальный эклектизм, а нечто продиктованное характером заказа, необходимостью идти в русле моды, то есть, прямо говоря, условиями выживания.

В катастрофической реальности нашей жизни понятна потребность в нездешней гармонии, нездешнем покое. Художника просят изобразить нечто сказочное и вместе с тем как бы вполне натуральное. Требуют реальность видения, грёзы, а не будничной жизни.

И возникают смутные стилизации: почти монохромные, как бы с патиной времени, придуманные пейзажи с загадочными строениями, напоминающими средневековые замки, реально-ирреальные, отмеченные натурализмом фантазийного, сказочного. Так реализуется сегодняшняя потребность людей определённого круга в имитированной старинности, с налётом былой красивости, с предощущением тайны.

Думается, не случайно они украшают стены казино, куда, деловые люди приходят отдохнуть и расслабиться, уйти от будничных забот, погружаясь в совершенно иную атмосферу, отрешающую от вседневной суеты и эмоциональных перегрузок. Некая идиллическая реальность этих сказочных пейзажей кажется здесь вполне уместной.

Думается, что сочинять и писать эти вольные реминисценции по мотивам живописи старых мастеров Альфие было не слишком сложно: понимание картины как некого настенного панно, склонность к живописи декоративной были присущи ей всегда. Столь же уверенно она нашла себя в сфере заказного портрета. Ибо, как уже говорилось, умение почувствовать броскую характерность облика, схватить его остро индивидуальные черты было присуще ей ещё в годы студенчества.

Она легко достигает иллюзорного сходства, стремится к эффектной подаче модели, сохраняя жизненную достоверность её неповторимого облика. Уровень "сделанности" этих портретов достаточно высок. Серьёзная добросовестность в работе и свобода воображения, позволяющая как-то оживить портреты официальных лиц, подкупает как изображённых так и заказчиков.

Ещё одна ипостась творчества А.В. Пономаренко - полотна, в которых, материализовано её стремление вырваться из-под контроля обыденного сознания, уйти в мир ассоциаций, достаточно произвольных и чисто субъективных, в мир прихотливых видений и чувствований. Это искусство, сугубо "визионерское", рождённое интуитивно-эмоциональными импульсами, а не холодным умозрением, исполнено туманной метафоричности и насквозь аллегорично.

Смысл изображаемого не всегда сразу доступен. Он порождён некой персональной мифологией: отсюда известная зашифрованность образа, который скорее ощущается, нежели рационально осознаётся. Здесь раскрепощение ирреального, диктуемое логикой подсознания, заставляющей, по слову поэта, "далёкое слушать".

Из зыблющейся массы светоносного цвета как бы с трудом проявляются аллегорические персонажи, наделяемые художницей особыми смысловыми значениями, рождающие подчас неожиданные и непредсказуемые ассоциации, созвучные некой таинственной мистической ауре.

Альфия очень озабочена визуальной материализацией своих замысловатых фантазий и видений. Лишённые видимой логики истолкования, они тем не менее легко находят своего зрителя и покупателя, и сама художница, кажется, более всего дорожит именно этими полотнами.

В чём-то противостоят им и в чём-то перекликаются с ними в её творчестве многочисленные изображения цветов. Это вовсе не натюрморты в прямом и точном значении слова. И не только потому, что она пишет только живые цветы, ещё полные соками земли, трепетные, дышащие.

Натюрмортов антикварных, обыгрывающих красоту старинной вещи, как и натюрмортов кухонных, у неё не было и нет. Не увидишь и цветов в корзине или вазе - всегда только что срезанные цветы и лишь они. В мерцании света, в богатстве цветовых переливов. Всегда очевидна упругая и прихотливая пластика и стеблей, и самих цветов. Альфия стремится к чувственно-конкретной, повышенно-осязаемой передаче их формы.

За их пластической "выделанностью", выявленностью их строения, структуры, за материальной их осязаемостью не теряется однако свежесть чувства, острота непосредственного переживания встречи с эти чудом природы.

Художница в своей живописи чаще всего исходит из натуры, следуя органическому строению самого цветка. И стремится при этом к максимальной цветовой точности, достигая чрезвычайной тонкости в передаче доподлиннейшего тюльпана или ириса. В них тонкая наблюдательность и необходимая мера сдержанности.

Но цвет здесь не только изобразителен, но и эмоционально активен. Он несёт в себе выплеск чувствований художницы, которая не боится дать выход его образной энергии: полыханию огненных тюльпанов, нежному мерцанию и тонкой светоносной красочности ирисов.

В декоративной раскованности её "букетов", в их нарядной праздничности, в цельности цветового строя этих холстов, в убедительности природных форм цветов, полурастворённых в пространстве, пронизанных реальным и одновременно как будто призрачным светом - залог будущих завоеваний Альфии Пономаренко.

Картины эти плоскостно-декоративны. Изображение не рвёт пространство холста. Они ориентированы на стену и прекрасно держат её. Лёгкость и неосязательность светоносного цвета, прозрачно-воздушные краски, поддержанные динамизмом самой живописи, заставляют вспомнить тончайшую цветовую гармонию батиков, которыми когда-то так увлекалась Альфия.

Художник по природе своей чувственный, она должна понимать, что настоящая её дорога - не смутные аллегории и туманная метафоричность, а выявление ассоциативного потенциала самого колорита, проявление скрытой символики, таящейся в цветопластической структуре убеждающе переданного цветка или плода, в том природно-вечном, что таится в его хрупкой, легко разрушаемой форме, в стихийной игре изначальных жизненных сил, образующих всё сущее в этом мире. Увидеть "небо в чашечке цветка" - действительно достойная задача художника